Время ускорялось не часто. Обычно по установленным правительством и природой праздникам – то есть во время календарных праздников и во время дней рождений.

А так всюду властвовало медленное время. Тогда это еще назвалось эпохой застоя.  Все либо медленно плелось, либо спотыкалось, либо засыпало на ходу.

Например, для меня было в порядке вещей стоять на  остановке в ожидании трамвая  часа так полтора-два (эти трамваи и остановки до сих пор зачем-то являются мне иногда в сновидениях). Также я стоял в длинных очередях за хлебом, который, когда подходила эта очередь, нужно было пощупать длинной, двухконечной вилкой на веревке. Однако же, руки из очереди обычно норовили прощупать хлеб  на свежесть не вилкой, а пальцем, для надежности. В очередях люди стояли покорно, в крепких объятьях медленного времени. Простоять часа три у прилавка в игрушечном магазине, разглядывая убогие игрушки, убогие же канцелярские принадлежности и невзрачные перочинные  ножики с пластмассовыми ручками – тоже было для меня в порядке вещей.

Однако шли годы. Время уверенно разгонялось (как в сверидовском — "Время, вперед" :-)). И я уже тогда начал иногда скучать по медленному времени. А медленное время можно было найти обычно в местах немноголюдных. Например, на кладбище. Я очень любил кладбища, но не любовью современных готов и алкашей, а какой-то юношеской поэтической любовью к уединению и медленному времени. Здесь тебя никто и никогда не торопил. Можно было проводить на кладбище столько времени, сколько захочешь, ни о чем лишнем и бренном не думая. Подгонять могли  разве что домашние задания, которые нужно было сделать к завтрашнему дню.

Потом я увлекся Кобо Абэ. Особенно меня зацепил "Человек-ящик". Я так вдохновился идеей, что тоже соорудил такой картонный домик и пугал домашних не на шутку. Им казалось, что у меня не все в порядке с головой. В ящике на голове я мог сидеть часами. Заниматься какими-то своими важными делами – например, сочинял стихи. Так же я обычно замедлял время в домике под письменным столом, в шалаше, который я в обязательном порядке строил в лесу недалеко от нашей дачи. Мне нравились эти минуты уединения. Тогда я еще не знал, что о Боге нельзя говорить. Что о Боге можно только молчать.

А ведь к вышним сферам меня начало активно тянуть этак с 13-14 лет — в атеистическом-то обществе. Но это совсем другая история.

В общем, к чему эта предыстория из детства?… К тому, что в наши дни время разогналось до такой скорости, что оказаться в уединении в компании медленного времени – это настоящая роскошь. Некоторые полагают, что быть богатым – значит иметь, то что не могут позволить себе другие. Так вот. Речь тут идет не о деньгах и не о вещах. Речь идет о медленном времени. Большинство не может его себе позволить, поскольку вынуждено активно бороться за жизнь... нарисованную в гламурных журналах и активно проповедуемую по зомбоящику, который наше и не наше народное большинство тоже натянуло себе на голову, как когда-то я в детстве — картонный ящик (правда, эффект от этих двух ящиков прямо противоположный).

Лишь особо состоятельные особы могут срулить куда-нибудь к черту на рога на полгода, забыв про дела бизнеса, полностью доверив его своим исполнительным директорам. Особо состоятельные… и дауншифтеры.  

Я не отношусь ни к тем, ни к другим. Но иногда Небеса и благоприятные обстоятельства оказывают благосклонность и ко мне. Так я когда-то оказался в Перу. Людей тянет в такие страны по большей части безотчетно. Но смысл-то один – это поиски медленного, неспешного времени. Времени в уединенном пространстве. И не нужно никаких супер роскошных отелей с многочисленной прислугой, суетящейся денно и нощно, и не дающей расслабиться даже в номере — они обязательно придумают что-нибудь, чтобы потревожить звонком или стуком в дверь… невзирая на табличку на всех языках "Не беспокоить!".

Поэтому, когда вдруг находишь аномальную зону с медленным временем и отсутствием внешних раздражителей, в душу приходит такой же праздник, какой приходил когда-то в детстве на кладбище, в картонном ящике или в лесном шалаше. Такое вот место, где никто и никогда не побеспокоит, где время тянется так медленно, что его можно пощупать вилкой или даже пальцем, где его можно разглядеть во всех красках и деталях, такое место, скажу я вам по секрету, существует недалеко от городка Трухильо, прямо на берегу Океана. Здесь нет туристов, валяющихся на песке, нет даже серферов. Во-первых, потому что здесь нет песка. Сплошь галька да битый кирпич, который сюда сваливают со строек, чтобы укрепить зыбкую полосу берега. А во-вторых, здесь не лагуна, а открытый Океан. Войти в него легко, выбраться не так  непросто. Да и вода не особенно здесь теплая.

 Как говаривал Иосиф Бродский, которого так любит цитировать Виктор Олегович:
 

Если выпало в Империи родиться,
   лучше жить в глухой провинции у моря.

Пелевин в последнем романе продолжил идею — если в Империи родился в метрополии, тогда, конечно, тебе дорога в глухую провинцию. Если же родился в глухой провинции, тебе суждено мечтать о жизни в метрополии.

Я бы так сказал. Если выпало родится в локальной Империи, тогда — к морю. А если выпало родиться в глобальной империи, тогда нужно жить не  у моря, а на Океане. Вообще, океанская жизнь благотворна во всех смыслах. Даже народы, возникшие на берегах океанов, были красивы и девственно чисты.
 

полностью текст и фото о самом маленьком народе в самой маленькой республике на свете, читайте здесь:

blog.curanderos.ru/2010/12/16/devushki-dikarki-na-beregu-okeana-ili-rajskij-ostrov-samoe-malenkoe-gosudarstvo-v-mire/

а здесь еще фото прекрасных таитянок: blog.curanderos.ru/2010/12/16/prekrasnye-taityanki-vospetye-v-polotnax-polya-gogena/
 

Из моих дневников: «Прибыл в Трухильо — центр культуры цивилизации Мочика, Сипан и Чиму. Сегодня переехал на Океан. Улица Buenos Aires и отель с тем же названием. Одинокий отельчик с окном выходящим на бурный Тихий океан. Безлюдный берег...

Я единственный постоялец в этом отеле (за весь год. как они зарабатывают на жизнь?). Семья из четырех человек. Двух уже видел...  и еще маленькая собачка. Я живу на втором этаже. За окном — безбрежный океан.  Окна, кроме моего (его помыли во время моего заселения) затуманены солью. За солеными окнами различимы лишь смутные и причудливые силуэты. И лишь  у меня за окном ночью — звездное небо и белые  волны в рост человека.

Когда идешь по длинному вздыхающему от скуки  коридору, слушаешь разговоры дверей безлюдных, полых номеров (от дыхания Океана здесь оживает все — от занавесок до дверей).  Дыхание Океана оживляет здесь все, даже страницы книги, которую я читаю…

…словами не передать всех ощущений. Засыпать и просыпаться — и чувствовать Океан... соленое дыхание и песни Океана. Стоит ли удивляться, что такие древние перуанские культуры, как Мочика и Сипан, находили здесь неистощимый кладезь вдохновения для своих мифов и легенд.

Утром весь пол покрыт солью. Соль хрустит под ногами.  

В общем, живу как будто на самом краю света, в отеле, продуваемом всеми ветрами...

А это запись из дневника, когда мне было 17 лет (оказывается, не так много меняется с годами):

Он шел по пустынному и одинокому берегу моря. Он дул в отверстие белой и гладкой кости. Большой, сияющий глаз смотрел на него из густого неба. Глаз этот иногда исчезал под белыми набухшими веками. И от этого казалось, что небо дремлет, свободно растянувшись на горячей земле.

 Справа от него хрипело и хлопало пастью огромное изумрудное чудовище. Но страшным оно не было. Почти незримая золотая цепь не давала ему возможности сорваться  и выпрыгнуть на сушу.

Он сел на корягу и осмотрелся. Вокруг валялись груды веток, бамбуковых палок, корни, извивающиеся и сплетающиеся между собой как змеи. А еще то там то здесь маленькими уродцами кишели рваные башмаки, шлепанцы, пластмассовые бутылки из-под шампуня, ржавые банки.

Тут он увидел скелет буйвола. Как пакля на нем дотлевали остатки шкуры. Он взял в руки нижнюю челюсть животного осмотрел ее, а потом разломил пополам. Одну половинку теперь походившую на пилу он раздробил камнем. Наружу начали выползать маленькие белые червячки. Один за другим они выпадали на песок.

Спустя час-другой он встал и побрел дальше. Он приложил белую и гладкую кость к губам. Зазвучала грустная мелодия ветра...

Он удалялся и удалялся. Следы, тянувшиеся за ним, слизывало длинным и широким языком море.

Вот он и вовсе исчез. Но все еще слышны были звуки похожие то ли на плач, то ли на голос одиночества.

Цагера. Август 1988 г. (17 лет).

 
На днях знакомые отчаливают в Занзибар… на вопрос моей жены, зачем они туда едут – очень понятный для меня ответ -  чтобы остановить время… пусть всего на пару-другую месяцев. Приглашали заглянуть. Очень заманчивое предложение. Оказывается там можно снять неплохую комнату всего за 300 долларов в месяц.