Как я недавно писал, наш дом на ул. Декабристов (бывшая Офицерская) необычен как минимум тем, что здесь жил выдающийся ученый-востоковед, поэт и переводчик китайской классической поэзии, философ и даже член "Ордена российских тамплиеров" Щуцкий Юлиан Константинович.

Щуцкий известен главным образом благодаря первому классическому переводу на русский язык "Книги перемен", или Канона Перемен ("И цзин", "Чжоу И").

Юлиан Константинович был одним из подлинных представителей культуры Серебряного века

О Щуцком можно писать бесконечно, настолько ярким и многогранным он был человеком:

• ЖИЗНЕОПИСАНИЕ. Ю.К.Щуцкий
• КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ Ю.К.ЩУЦКОГО. А.И.Кобзев
• "ЯРКИЕ ВСПЫШКИ" НА ФОНЕ..." Марианна БАНЬКОВСКАЯ-АЛЕКСЕЕВА (С. -Петербург)

 

Немного из жизни Юлиана Константиновича

Любовь Александровна Андреева-Дельмас, оперная актриса, героиня цикла стихов А.А.Блока "Кармен"
(А. Блок не пропускал ни одного спектакля и концерта с участием певицы)

Юлиан Кнстантинович был влюблен в Л. А. Дельмас и считал, что именно ей обязан пониманием поэзии. Так же он был хорошо знаком с Алексндром Блоком (он жил по соседству — 1912—1920 — в доходном доме М. Е. Петровского по Офицерской улице (ныне ул. Декабристов), 57, кв. 21. А с 1920 по 07.08.1921 года там же, но в кв. 23.). У нашей соседки — внучки Щуцкого Юлии Волосюк сохранилась книга с надписью: "Юлиану Константиновичу Щуцкому на память об авторе. Александр Блок. 26 июня 1920 (неожиданная встреча у ворот)". (Александр Блок. Стихотворения. Книга третья (1905—1914). М., 1916.)

А вот сама "неожиданная встреча" произошла у ворот дома Дельмас. Сестра Щуцкого Г. К. Щуцкая вспоминала: "Было это в сумерках уходивших уже белых ночей, когда они оба оказались у ворот дома Л. А. Они чуть не столкнулись, извинились, рассмеялись, потом разговорились и так увлеклись, что не заметили, как взошла заря. А потом разошлись по домам".

В переводческой студии издательства "Всемирная литература" Щуцкий и его друг китаист Васильев сидели на занятиях Алексеева рядом с Гумилевым.

М. В. Баньковская (о которой речь пойдет ниже) передала музею на постоянное хранение листок с пародиями Щуцкого на стихи Н. Гумилева, А. Ахматовой, К. Бальмонта, И. Северянина, с которыми он был знаком лично, на стихи В. Маяковского, Д. Бедного. Пародии стилизованы под переводы из китайского поэта.

Стихотворение Щуцкого 1920 г. наполнено трагизмом и ощущением событий, близкое тому, которое переживал и Максимилиан Волошин:

Застонали филины да совы,
По точилу заскребли ножи…
…Времена Емельки Пугачева!
Кровь… Разбой… Кощунства… Грабежи.
Злоба, как повернутые реки,
Затопила души и умы…
В бурой пене гибнут человеки…
Складывают дьяволу псалмы…

    Около 1924 г. Максимилиан Волошин в доме Щуцких (то есть в нашем доме) читал свою "Россию". Елизавета Ивановна Васильева (в девичестве Дмитриева, псевдоним — Черубина де Габриак) писала Волошину в письме от 3 февраля 1923 г.: "Ты прав, в мою жизнь вошла любовь… Он гораздо моложе меня и мне хочется оберечь его жизнь. Он антропософ и китаевед. В его руках и музыка, и стихи, и живопись. У него совсем такие волосы, как у тебя. И лицом он часто похож. Зовут его Юлиан — тоже близко. Он очень, очень любит твои стихи и (через меня) — тебя".

    Общение со Щуцким помогло Васильевой преодолеть трагедию Черубины де Габриак — небытие поэтессы после короткого периода славы. В 1927 г. за антропософскую деятельность Елизавета Ивановна была выслана в Ташкент, где ее навестил Щуцкий. В Ташкенте Васильева написала свой последний цикл стихов — "Домик под грушевым деревом". "Грушевое дерево существует, оно вросло в террасу флигелька, где я живу. Это дало повод Ю<лиану> назвать меня по китайскому обычаю Ли Сян-цзы — философ из домика под грушевым деревом", — писала она в письме Е. Я. Архиппову. А в предисловии к стихам: "Поэт сказал: "Всякая вещь, исторгнутая из состояния покоя, звучит". И голос Ли Сян Цзы тоже зазвучал. Вода течет сама собой, и человек сам творит свою судьбу: горечь изгнания обратилась в радость песни". Стихотворение Ли Сян-цзы "Журавль" перекликается с выполненной Щуцким в 20-е гг. гравюрой "Журавль" и, кажется, написано вслед Юлиану:

Нет больше журавля!
Он улетел за другом.
Сомкнулось небо кругом,
Под ним такая плоская земля…
О, почему вернуться мне нельзя
Туда, домой, куда ушел ты,
А следом за тобой журавель желтый.

    В 1928 г. Васильева умерла. В "Жизнеописании", составленном по просьбе В. М. Алексеева в 1935 г., Щуцкий пишет: "Трудно найти подходящие слова для того, чтобы высказать, как велико значение антропософии в моей жизни. Это незаслуженный подарок <…> Рудольфа Штейнера <…> Понять всю сложность его учения, понять то, что он сообщил о Христе, мне помогла и своими знаниями, и личным примером Е. И. Васильева"; "Несмотря на то, что прошли уже годы с ее смерти, она продолжает быть центром моего сознания как морально творческий идеал человека".
    В 1937 г. Щуцкий был арестован, объявлен членом "анархо-мистической террористической" организации "Орден тамплиеров" и в феврале 1938 г. расстрелян.

Юлиан Константинович  имел множество талантов и увлечений. Он писал картины,  играл на скрипке и виолончели, прекрасно резал по дереву (экслибрис В. М. Алексеева сделан по его гравюре), а в своих научных интересах тяготел к даосизму, мистике (Гэ Хун, например).

 

Кроме всех прочих достоинств, Юлиан Константинович был человеком кристальной честности и чести. Когда в августе 1937 году Щуцкий был арестован, он не выдал ни одного "сообщника". А ведь сколько людей не выдерживало пыток коммунистов и выкладывало целые списки невинных людей... просто, чтобы не мучили и не пытали. Щуцкий был расстрелян в феврале 1938 года.

Сегодня родственники Ю. К. Щуцкого, которые до сих пор живут в квартире своего выдающегося предка, рассказывали мне о другом интересном человеке — Марианне Васильевне Баньковской. Ее отец Алексеев Василий Михайлович — до революции — приват-доцент Петербургского Университета, после революции — там же профессор, с 1929 г. — действительный член Академии Наук СССР.

 

Алексеев Василий Михайлович в Пекине, 1907 год

Увы, Марианна Васильевна не успела реализовать мечту последних лет жизни — опубликовать книгу о великих русских ученых. Марианна Васильевна умерла 19 августа 2009 года.

 

Но к счастью, материалы для публикации практически готовы. Очень надеюсь, что удастся их опубликовать в одной книге. Ведь это не просто биография в ряду других биографий. Это книга о жизни великих ученых в эпоху Науки.

 

В те далекие времена люди ценили науку, служили ей, посвящали ей свою жизнь. В наши дни это выглядит странно и нелепо. Наука – а зачем это? Сколько на ней можно заработать? А если нельзя заработать, тогда зачем она вообще нужна. Нужно «закалачивать бабки», а не наукой маяться.

 

Тем не менее, как бы это не выглядело неправдоподобно, некогда были совсем другие времена. Возможно в наши темные времена, когда повсюду царствует дух пошлости и меркантилизма, такие книги и такие судьбы мало кого заинтересуют. Но я верю, что однажды мракобесие на просторах нашей Родины закончится. Закончится время распоясавшегося быдла, о котором никто и не вспомнит. Зато имена выдающихся ученых России будут помнить всегда. Во всяком случае, пока будет существовать страна Россия.

 

К числу таких великих ученых России можно смело отнести Алексеева, Васильева и Щуцкого.

 
Борис Александрович Васильев — китаист, ученик В.М.Алексеева

Тех ученых связывала не только работа и исследовательская деятельность. Они были друзьями. Чего стоит один только стилизованный  шарж нарисованный Алексеевым на своего любимого ученика Юлиана Щуцкого:

 Чу читал хорошо: много помнил, хорошо толковал. Однако порой приходил в раж, брал слово на язык и носился как ураган, танцуя, как он сам говорил, «вихрь», и все объяснял слушавшим и неслушавшим через это слово. Оказывалось, что инь — это чернильница, часы, ножницы и изумруд, а ли — это Исакий, Кронштадт, Александрия. Слушавшие дивились. Однако ругать не смели: Чу умел доказывать твердо.
 

 

 В.М. Алексеев и Ю.К. Щуцкий. 1925 г.

Вы сами можете полистать страницы Живого Журнала человека, которого в живых уже нет http://m-bankovskaya.livejournal.com  . Да, странное сочетание слов… и вообще, странное ощущение, когда заходишь в пространство, предназначенное для общения, пространство, в котором это общение уже невозможно. Так последний раз я себя чувствовал, когда заходил на форум к Евгению Алексеевичу Торчинову… а ведь когда-то этот форум кипел и клокотал научно-религиозно-философскими дискуссиями…

 

 Я же хотел предложить вам небольшой фрагмент из работ В. М. Алексеева:

 

"Пепел в душе".

 

«Наука — это “пепел в душе” (хуэй синь). Не любование предметом (женщины часто подменяют). Это суд, беспристрастный и полный, над человеческими фантазиями в виде книг. Судья должен понимать, но не принимать (как китайский театр для меня). Погрешность в том или другом отношении создает фальшь, отсутствие науки.

 

Научная работа поэтому есть идея судьи, философема, а не показания сторон или протокол следствия, информация. В частности, она не есть перевод восточного текста (но есть его издание!), тем более — пересказ его и введение в материал telle quelle , без всякого сравнительного аспекта. Знать только Конфуция — мало. Надо знать Лао-цзы и других плюс Сократа, Толстого. Дать «материал» для чужого дальнейшего обмозговывания — значит, в сущности, ничего не дать. Но и самому одному все сделать не удается. Однако крупные ориенталисты всегда широкие и все делают сами (Бартольд, Пеллио). К этому надо стремиться.

 

Экзотика. Всегда будет существовать, пока Восток и Запад не сольются. Восток тянется к Западу, а не наоборот. Нам надо больше усилий, чтобы преодолеть экзотику. Надо работать над полным пониманием Востока. Но достаточно ли в конце жизни только “понять” его? “Знаток” — все ли? Нужен ли только восточный взгляд на Восток? Или только западный? Ориенталист должен быть широким: чуждым экзотики, но и чуждым дефигурации (своей же). Обычно сражение с экзотикой приводит к любованию, а подчинение ей — к отчуждению от прямого понимания вещей. Еще раз: наука — это “пепел в душе”».